* * *

     Ночью была луна — томительная, странно поднимающая душу, что от мыслей — святых и ясных — холодок подступал к сердцу.

Утром в полдевятого мы были в сборе, что­бы по первому же знаку сбросать свои рюкзаки в кузов. Но в девять мы не выехали. Водитель, подошедший к домику вулканостанции вслед за Степановым,— я еще раз подивился про себя: какой он огромный! — снисходительно усмехнулся:

-  Федорыча отвозить? Хорошо, если вооб­ще сегодня выедем.

-  Почему? — не понял я.

-  Так это же Федорыч. Вот увидите. А пока поеду заправлюсь.

Минут через двадцать он вернулся, открыл капот, стал копаться в моторе. Подошел Степанов.

-  Почему до сих пор не выехали?

-  А я что? Я — готов. Федорыча нет. И ничего у него не готово.

-  Как не готово? Я же ему вчера ясно сказал, что в девять выезд. Что к вечеру ты мне будешь нужен здесь. Где он?

-  Спит, наверно. Я раза два стукнулся в дверь — бесполезно.

-  Разбуди. Скажи, что я велел немедленно выезжать.

Водитель нехотя пошел к дому, в половине которого жил Владимир Федорович Танюшкин. Настроение мое начало падать. Ну, этот Танюшкин!

«Пока разбудят, пока то да се — часа полтора-два пройдет. Как держат на вулканостанции такого растяпу?» — думал я, втайне надеясь, что пройдет меньше, ну — с час.

Но не тут-то было. Водитель вернулся с неопределенным ответом: «Кое-как добудил­ся. Сказал, скоро придет».

Прошло еще с полчаса. Степанов, проходивший мимо, спросил:

- Так что, он все спит?! А ну, немедленно подними! Скажи, что в последний раз. Мне уже начинают надоедать его фокусы.

И только после этого появился Танюшкин — в парадном костюме, в тщательно отутюженной серой рубахе, аккуратно причесанный, со вкусом подобранный галстук умело и небрежно повязан.

- Ты куда это вынарядился? — недобро спросил его Степанов.

- Как же, можно сказать, праздник у меня сегодня.

- Какой еще праздник? — Скулы у Степанова заходили, словно он пережевывал камни.

- Выезжаю на станцию. Работа предстоит большая.

- Не собираешься ли ехать в этом костюме?

- Нет, это так, для торжественной мин­ты. Перед отъездом переоденусь.

- Во сколько мы вчера договаривались выехать?

- Но, Володя...

- Никаких «но». После обеда мне машина нужна здесь. Сейчас же выезжайте.

- Но мне еще картошки купить надо.

- А раньше ты что думал? — Скулы у Степанова снова заходили.

- Раньше другие дела были. Потом мне еще надо...

Огромный Степанов, не дослушав, бессильно махнул рукой и пошел к гаражу, на ходу бросив, водителю:

- Чтоб у меня к обеду выехали.

- А я что? Я — хоть сейчас, — валяя простовато-послушного ваньку, развел тот руками.

- Свози его быстренько на базар за картошкой.

Мы снова сели к заборчику к своим рюкзакам. Я уже начинал ненавидеть этого Танюшкина.

Но на картошке дело не кончилось. Выяснилось, что Танюшкин еще не получил на складе тушенку и другие продукты. Пока искали завхоза, а было воскресенье, пока грузились, стало уже полпервого. Я боялся, что останемся на обед. Но без пяти час мы все-таки тронулись.

- Лампы-то хоть, аппаратуру собрал? — на прощание спросил Степанов Танюшкина.

- За кого ты меня принимаешь, Володя? — обиделся тот. — Давно все готово, еще неделю назад. Это ведь не картошка...

Ну, тронулись!.. Тьфу, черт! Не повезет, так не повезет: баки, которые дал нам завхоз под воду, без жесткой каркасной дощатой обвязки (Танюшкин заупрямился, что она занимает в машине слишком много места) от веса воды на первом же ухабе лопнули. Хорошо еще, не успели выехать со двора. На другие баки рассчитывать не приходилось. Наскоро стали набирать воду в свое время на крайний случай прихваченный прорезиненный мешок и в продуктовые полихлорвиниловые мешочки. А я радовался, что так легко решили мы проблему с водой.

Танюшкин, уже, как вчера, взъерошенный и взлохмаченный, в спадающих, не по размеру, брезентовых штанах, стоял на подножке вездехода и занудливо скрипел:

- Скорее, скорее! Из-за вас я опаздываю.

Я еле сдерживался, чтобы не взорваться. Я его уже люто ненавидел.

Так мы и выехали почти без воды.

Машина была с тентом, и сзади под него, словно мощным насосом, стало затягивать черную вулканическую пыль — дорога шла по так называемым пескам — мощным наносам вулканического пепла. Нечем было дышать, пыль толстым слоем сразу же покрыла наши лица, одежду, скрипела на зубах. Семен Петрович, не выдержав — впереди было еще более полсотни таких километров, — застучал по кабине:

- Давайте снимем тент. Тут дышать нечем.

- Потом долго его натягивать. — Водителю явно лень было возиться с тентом.

- Мы сами натянем.

Водитель уже готов был согласиться, но тут из кабины высунулся хмурый Танюшкин.

-  В чем дело?

- Тент вот снять. Пыль под него засасывает, дышать нечем.

- Не надо его снимать.

- Но мы же потом натянем.

- Не надо! Поторопимся. Дорога каждая минута. Степанову машина на вулканостанции нужна.— И скрылся в кабине.

Семен Петрович лишь покачал головой. Вездеход еще ожесточенней запрыгал по вулканическим бомбам, нас еще больнее стало бросать на жестких скамейках: больше висишь на руках, готовясь к очередному толчку, чем сидишь, да мягкое место уже до того, отбито, что на нем невозможно сидеть.

Где-то на полпути остановились отдохнуть. Кругом не было ни капли воды, но жгли здоровенные комары. Танюшкин выбрался из кабины неожиданно с хорошим настроением, разговорился с Семеном Петровичем: его, оказывается, чрезвычайно заинтересовала наша  методика, которую мы собирались здесь еще раз обкатать. Воспользовавшись этим, мы старались натолкать в кузов как можно больше дров, километров через десять останется позади граница леса. Семен Петрович в свою очередь перед тем, как машине тронуться, снова осторожно предложил снять тент, но Танюшкин сразу нахмурился:

-  Нет, не надо.

Семен Петрович, слегка покраснев, насколько это можно было заметить сквозь пепел, густо припудривший его лицо, полез в ку­ов, долго подкладывал под отбитую задницу штормовку.

-  Ну и фрукт, этот Федорыч! — сказал он с сердцем. — Такого поискать...

Вот наконец осталась позади кромка леса. Еще с полчаса — и приехали. Но водитель неожиданно остановился, не доезжая до домика вулканостанции метров четыреста, на голом, открытом, всем ветрам, сыпучем берегу «сухой», пока молчащей речки.

-  Вот здесь можете ставить палатки, — высунулся со своей стороны Федорыч. — Туристы у нас всегда тут встают. Ближе нельзя.

А я уже представлял, как мы поставим палатки на прежнем месте, что восемь лет назад, — на небольшой пепловой площадке рядом с домиком сейсмостанции под прикрытием лавового потока.

- Вон те дрова на вертолетной площадке не брать, — тем временем своим неприятным скрипучим голосом нудел Федорыч.— А то в прошлый раз туристы у нас пожгли, а мы ведь дрова вертолетом или на машине забрасываем.

- Да у нас своих хватит, — пытался я его успокоить, принимая из кузова рюкзаки и драгоценные мешочки с водой. Надо же, кроме нескольких, выдержали такую дорогу, не порвались. — Потом бензин у нас есть, примус.

- Машину разгрузить надо помочь,— продолжал нудеть Федорыч. — Бочки с водой и бензином тяжелые.

- Разумеется. Сейчас сбросаем рюкзаки, на случай дождя поставим хотя бы одну палатку — и подойдем. Впрочем, ребята, езжай­те сразу, помогите, а мы с Семеном Петровичем тем временем поставим палатку.

Стали выбирать место для лагеря. Смотрели, как вездеход напряженно карабкался на старый лавовый поток к домику сейсмостанции.

-  Ну и фрукт, этот Федорыч! — снова протянул Семен Петрович.— Дать бы под зад, так нет, нельзя. Чуть не на коленях перед ним, а ему хоть бы что. Знает прекрасно, что была радиограмма из института вулканологии — всячески помочь, так нет: там — туристы сожгли, это — нельзя, то — нельзя.

- Сегодня полдня из-за него потеряли, — не смог умолчать, процедил сквозь зубы и я. — Работничек! Степанов вроде бы деловой мужик, на станции у него чистота и порядок, как он терпит такого??

-  Не хватает людей, наверное, вот и вынужден был взять какого-нибудь бича. Да ладно, что он нам дался! Добрались — и хорошо. Дрова у нас есть. Воды, правда, мало, но ничего. Главное, что мы наконец на месте.

Я спохватился, разогнул спину от рюкзака и счастливо огляделся. Сколько лет я мечтал, чтобы снова очутиться здесь, на Апохончиче, на границе земли и космоса, где при­одят порой странные и тяжелые мысли. Где лихорадочно начинаешь торопиться жить.

Ключевской то по самую подошву затягивало тяжелыми тучами, словно его никогда и не было, то он ослепительно и студено сверкал в разрывах туч. Надо же, я снова у его подножья! Не верится!

Настроение немного омрачает лишь то, что мы с головы до ног набиты пылью. Неприятное ощущение: волосы не расчесать, лицо стянуто, словно мятая и ржавая жесть, пепел забил все поры тела. Вымыться бы! Неужели нам предстоит работать так весь месяц и даже больше? Помню, раньше на Апохончиче была банька. Может, цела? Но разве с этим Федорычем договоришься! Да ведь и воды нет. Неужели родничок совсем пересох?

- Вы называете это сухое русло сухой рекой. Когда-то здесь текла река? — спросил Семен Петрович.

- Она и сейчас течет,— усмехнулся я.

- Как это?

- А вот будет завтра дождь или солнце — и узнаете. До полудня примерно, если нет большого дождя, «сухие» реки обычно мол­чат, а пойдут затяжные дожди или начнут там, вверху таять снега после пурги — и загремит она, что на ухо друг другу кричать придется.

- Так, может, тогда вымоемся. Нагреем на костре—.и...

-  Ничего не получится,— засмеялся я.— То, что загремит, водой назвать можно лишь условно. Это скорее жидкая каша — так вода насыщена пеплом. Поток тащит куски лавы, смерзшиеся глыбы пепла.

- Ну так вымоемся дождевой водой.

- Дождевая вода — это хорошо. Но если тут. зарядит дождь — не рад ему будешь.

И точно. К вечеру пошел дождь, и не такой, о каком мечтал Семен Петрович, а нуд­ый, холодный. А тут еще выяснилось, что течет палатка. Злой на ребят: не могли на складе выбрать. Рядом вскоре загремела «сухая» речка, пока вполголоса. Кое-как вскипятили чай, пригрелись в спальниках.

Послышались шаги. Это был Юра Привалихин, ученик десятого класса ключевской школы. Чтобы подзаработать на лодочный мотор, пошел на лето на сейсмостанцию в помощники лаборанта.

- Юра, а когда Иван Терентьевич-то, Кирсанов, ушел? -вспомнил я.

- Утром. Под Безымянный.

- Так сегодня, что ли?

- Сегодня.

Надо же... Из-за этого Федорыча...

- Не знаешь, долго он там пробудет?

- Не сказал.

- Да ты забирайся в палатку, что мокнешь, чаю выпей.

- Я только что пил.

- Все равно забирайся. ,

- Пришел посмотреть, как вы тут устроились. Да и скучно одному-то. Федорыч приехал: это — не так, то — не так. А я — что, Володька запустил.

- Как ты с ним? Видишь, из-за него мы какие. Не дал тент открыть. И всю пыль засасывало в кузов.

- Да надоел он мне. Это не так, то не так. А сейчас вот еще простыл. Послал меня спросить какие-нибудь таблетки... А вымыться- то — баня тут есть, но заброшена. Федорыч ее и запустил. Да Володька, которого Степанов на днях выгнал. Пока Кузьма тут был — порядок был, а после него запустили. Кузьма в отпуск ушел, за три года — на полгода. А вы нагрейте воды на костре и вымойтесь.

- У нас воды слишком мало. На питье, на варку хватило бы, и то хорошо.

- Так тут же родничок есть.

- Он разве не высох? — удивился я.— Я спрашивал Федорыча еще на вулканостанции, говорит, высох. И Степанов говорил, высох. А я помню, родничок здесь был.

- Нет, снова пошел.

- Ну, тогда порядок!

Мы повеселели.

- Какие же ему дать таблетки-то? — стал рыться в аптечке Семен Петрович. — Знаешь, Юра, я приду посмотрю его сам, там чего-нибудь и придумаем, — решил он...— Да ты что, уходишь? Посиди.

- Да нет, пойду. Опять прицепится: «Что долго?»

- Ну ладно, тогда скажи ему, что по вечеру придем.

- Скажи, что сам профессор его посмот­ит, — выбрался я вслед за ним из палатки. — Замена-то тебе скоро будет?

- Да обещали на следующей неделе. Ведь скоро в школу. Ну, ладно, приходите. Дрова-то у вас — так себе. У нас возьмите. — Видя, что я усмехнулся, добавил: - очень-то не обращайте на него внимания, он хоть и нудит, но ничего.

Когда совсем стемнело, мы с Семеном Петровичем пошли по «вызову». Если чест­но сказать, болезнь Федорыча была нам на руку: покладистей будет, а нам еще неизвестно сколько жить на Апохончиче. Порывшись в аптечке, Семен Петрович, крякнув, прихва­ил с собой и пузырек со спиртом, затолкал в карман по головке лука и чеснока:

- Думаю, ему это лучше таблеток помо­жет.

Юра встретил нас на крылечке. Федорыч маячил в полумраке приборной.

- Проходите, сейчас я, — высунулся он. — Что-то сигнал не проходит. Уехал — все работало, а приехал... Был тут один без меня... Посидите, я сейчас.

Дожидаясь Федорыча, огляделись. Точнее, отогрелись у жарко натопленной печки. Грубо сколоченный стол, две железные кровати. Сразу потянуло на сон. Наконец появился Федорыч.

-  Опять у тебя проявитель не на месте, — стал выговаривать Юре. — И у рации трубка перекручена. Стоит уехать на какое-то время — и полный развал. Сколько раз говорил: сейсмология любит точность и аккуратность. За прохождением сигналов не следил. На последних лентах нет их и в помине... Ну, вот и все, — повернулся он к нам. — Немного освободился. Что-то приболел я. Так-то ничего, да вот слезы идут, насморк, копаюсь в приборах — и ничего не вижу, заливает, вот. А тут дел накопилось, работать надо. Я Степанову обещал навести здесь порядок, вот. Работал тут один два месяца, Володька, все запустил. Степанов его выгнал три дня назад. Приехал сюда, а у него бардак. Гитара, туристы, штормовки по всему дому сушатся. И Юра вон, хороший парень, у него разболтался, вот.

-  Делать он, конечно, ничего не делал, но туристы тут ни при чем, — обиделся Юра. — Степанов тоже хорош. Не разобрался — кричать. Пришли они мокрые, снег перед этим был. Что сейсмостанции сделалось от того, что они обсушились немного?

-  То, что сейсмостанция — не проходной двор. Снега боятся — пусть дома сидят. А Степанов мне говорит, чтобы на сейсмостанции— ни души, и наведи порядок.

- Ну, а кроме слез и насморка, что еще у вас? — спросил Семен Петрович.

- Да разламывает всего. Лень по всему телу, вот. Так бы и прилег. А прилечь нельзя — работы много. Я Степанову обещал в неделю поставить станцию. Каких-нибудь таблеток бы.

- У вас скорее всего самый элементарный грипп. Таблеток я вам дам, но лучше всяких таблеток будет вот это: разотрите дольку чеснока и луковицу и эту смесь прямо в нос закладывайте. И неплохо бы на ночь граммов сто пятьдесят водочки с перцем. Водочка-то есть?

- Да есть бутылочка. Больше не взял. Вчера у Степанова перебрал немного, под чесночок — Степанов вчера откуда-то чесночку принес, сегодня с утра на нее и смотреть не хотелось. Одну купил, вот. А сейчас вижу: мало взял... Вы мне заодно левую руку не посмотрите, что-то который уж день в руку отдает.

- Давайте. Разденьтесь по пояс.

Федорыч разделся. Был он весь щупленький, худенький, тело давно не видело солнца.

- Когда ваши ребята на Ключевской собираются? — спросил он.

- Завтра утром, если будет погода.

- Ах, у меня времени нет, сходил бы. А может, сходить? Юра тут присмотрит. Со Степановым-то мы обязательно пойдем. Он через неделю должен приехать. Портативную сейсмостанцию наверх к кратеру понесет. Мы с ним уже договорились, но еще бы раз хотелось сходить. За сколько ваши ребята собираются сходить?

- Да суток за трое-четверо.

- А, нет... Тогда я не смогу. На столько времени я не смогу оставить станцию. Со Степановым-то мы за день до кратера дойдем.

- За день? Ведь это четыре тысячи восемьсот пятьдесят, да не с какого-нибудь перевала или плато, как на Кавказе, а почти с самого нуля, с океана.

- Степанов за день ходит. В болотных сапогах, тридцать килограммов станция. Ну, и еще разный груз, палатка там, продукты...

- С рукой все в порядке. Давайте-ка по­слушаю вас,— задумчиво сказал Семен Петрович. — Я, правда, не терапевт, но все-таки.

- А кто вы?

- Хирург.

- Хирурги тоже разные бывают.

- Онколог, — неохотно ответил Семен Петрович.

- Онколог?! Ну, что-нибудь у вас сдвинулось с лечением рака?

- Не очень, но кое-какие успехи есть... М-да! Сколько вам лет?

- Пятьдесят пять.

- Что у вас с сердцем? Только честно.

- С сердцем? — Федорыч усмехнулся. — Два инфаркта было. С последним целых два месяца, не поднимаясь, валялся. А что, чувствуется?

- Чувствуется.

- А я, грехом, думаю, вдруг не заметит. Профессор-профессор, а вдруг не заметит.

- Да как уж тут не заметишь! Тут совсем не надо быть профессором. А вы еще собирались на Ключевской.

- Что, так уж плохо?

- Нет, я бы не сказал, что очень плохо, — уклонился Семен Петрович. — Но на Ключевской вам нельзя ни в коем случае.

- На Ключевской-то я пойду. Со Степановым договорились.

- Но это может плохо кончиться.

- Да я же неплохо себя чувствую. Это сегодня, наверное, просто с похмелья сердце- то колотится.

- И много вы вчера выпили?

- Да так, с бутылочку.

- Водки?!

- Конечно.

Семен Петрович усмехнулся, покачал головой:

- А в предыдущие дни вы не прикладывались?

- Немного прикладывался.

- Ну и в каком объеме?

- Да так, примерно по полбутылочке в день.

- По полбутылочке? У вас что, простите, не запой?

- Да какой это запой — полбутылочки в день?! Да и не больно любитель я выпить. В гробе я видел эту водку. Просто в последние дни все как-то получалось. В Ключах всегда повод найдется. То кто из «поля» вернулся, то еще что-нибудь. А как сюда, на сейсмостанцию — месяцами в рот не беру, вот... Ну, а все-таки — как мое сердце?

- Знаете что, не могли бы вы немного пробежаться вокруг домика? Я хотел бы проследить ваш пульс под нагрузкой.

- Пожалуйста. Много нужно бегать?

- Да нет. Круга три-четыре. А утром натощак возьмем кровь. На анализ.

Федорыч, не одеваясь, вышел наружу, сделал круг вокруг дома.

- Одышки нет? — встретил его на крыль­це Семен Петрович. — Тогда еще круг. И по­интенсивней поработайте руками.

Федорыч пробежал еще три круга, широко размахивая руками. После этого Семен Пет­рович долго прослушивал его.

- Ну, как? — нетерпеливо спросил Федорыч.

- Да ничего, после двух инфарктов вы выглядите очень неплохо. Если бы все так выглядели после инфарктов!

- Значит на Ключевской вы мне разрешаете?

- На Ключевской вам идти все-таки не стоит. Тем более со Степановым, за один день. Наши ребята тренированные, спортсмены, один даже мастер спорта, и то собираются за трое суток.

- А вы сами идете?

- Нет. Останусь внизу. Куда мне с ними тягаться.

- Зря! Побывать у Ключевского и не подняться к кратеру?! Сколько же вам лет?

- Сорок восемь.

- И вы уже записали себя в старики? Зря! Потом корить себя будете.

- Да у меня и тут работы хватит,— стал оправдываться Семен Петрович.— К тому же кому-то все равно внизу нужно оставаться.

- Ну, это совсем другое дело. А вы иде­е? — спросил Федорыч меня.

- Нет. Я уже был там. Покажу ребятам кратчайший путь и останусь внизу.

- По технике безопасности?

- Да.

- Это правильно.

- Ну ладно, мы пойдем, уже поздно,— неохотно поднялся от печки Семен Петрович.— Так что утром не завтракайте, пока не возьмем кровь.

- Вы все-таки утром собираетесь начать восхождение? Погода-то!

- Утром посмотрим,— сказал я.— Погоду здесь можно ждать неделями, а у нас времени в обрез. Потом бывает и так: внизу дождь, а кратер чист, солнце.

Бывает, - Федорыч не отпускал мою руку,  - Смотрю вот, вы один не медик в этой экспедиции. Как вы в нее попали?

- Захотелось снова посмотреть на вулканы, я был здесь в шестьдесят восьмом. Один сюда вряд ли соберешься. Билет только сколько стоит. А тут подвернулась возможность. Семен Петрович пригласил меня как проводника, что ли, ну, и подопытным кроликом.