* * *

     Иван Терентьевич Кирсанов в бытность начальником вулканостанции жил вон в том домике, в самой рощице. Скорее, и новый там живет. Интересно, где же сейчас Кирсанов? Вот бы увидеть! Тогда, восемь лет назад, он собирался уезжать с Камчатки, но, насколько я знаю, так и не уехал, лишь перебрался в Петропавловск, в институт вулканологии. Только в последний день нашего житья на вулканостанции, давая последние советы перед восхождением, он разговорился. Он говорил о тяжелом чувстве, которое испытываешь у кратеров вулканов, которое потом долго не проходит: нет, не страха, страх — само собой, чувство полной беспомощности перед силами Вселенной. У кратеров невольно думаешь о вечности, о жизни и смерти, о мелочности и, в общем-то, бессмысленности всех наших забот, если хотите — самого существования: ну, что для нас жизнь какой-то букаш­ки, которая куда-то ползла по своим делам и попала нам под ботинок. Так и Вселенной еще меньше дела до нас. Видимо, почти к каждому приходят такие мысли, но думать об этом постоянно — трудно... Нам помешал столько ожидаемый и все-таки неожиданно прилетевший вертолет...

Я было уже направился к домику, как услышал за спиной шум машины. Затихла где-то за деревьями. Я повернул туда. От машины навстречу мне по тропинке шли трое. Впереди — седоватый красавец-верзила лет тридцати пяти в огромных, оглушительно хлопающих резиновых ботфортах, в засученной по локти и широко распахнутой на груди клетчатой ковбойке, мужчина среднего роста того же примерно возраста, но подчеркнуто серьезный, несмотря на жару — при галстуке, и, постоянно забегая вперед них и что-то ожесточенно доказывая,— невысокий мужчина лет пятидесяти пяти-шестидесяти. В глаза бросалась большая голова, высокий лоб с туго натянутой кожей, переходящий в лысину, и глаза, какие-то воспаленные, словно больные. И весь он был какой-то взбудораженный, взъерошенный. Небогатые волосы были взлохмачены, короткая, недавно подстриженная борода — и та колюче торчала во все стороны. Брезентовые штаны были явно велики, ковбойка с одного бока выбилась из них, руки — в машинном масле. Мужчина при галстуке строго и снисходительно ему говорил:

-  Ну, нет у нас, ты пойми, Федорыч, нет. И фондов нет.

На что тот, размахивая руками, неприятным скрипучим голосом возражал:

-  А ты найди. На черта тебя тогда держат. Пойми, без этого я не могу работать.

Красавец-верзила молча слушал, и тут они наткнулись на меня:

-  Вы не подскажете, как мне найти Степанова, заместителя начальника вулканостанции?

-  Это буду я,— нехотя ответил верзила, справедливо решивший для себя, что ничего, кроме лишних хлопот, это знакомство не принесет.

-  Я из экспедиционного отряда медиков. Вам и Эмману насчет нас вчера сообщил по рации Пашенко.

-  Ничего он мне не сообщал,— безмятежно и, как мне показалось, радостно, что так легко от меня отделался, улыбнулся Степанов.

«По фамилии Степанов... из районных великанов самый главный великан»,— проглотив досаду и растерянность: как это Пашенко не сообщил, так ведь тепло встретил! — невольно вспомнил я.— «Сорок пятого размера покупал он сапоги».— Он невероятно нравился мне, этот так небрежно отфутболивший меня Степанов, я почему-то знал, что он отличный мужик, хотя видел его в первый раз, и мне было даже неловко, что я вынужден приносить ему дополнительные хлопоты.

-  Странно,— упавшим голосом сказал я.— Вчера Пашенко сказал, что по вечерней связи сообщит вам и Эмману... Может, вместо моей фамилии он называл фамилию Андронова, нашего профессора?

-  Нет, Эмману, может, и сообщал, а мне нет,— опять безмятежно улыбнулся Степанов.

Весь мой заранее продуманный монолог (я знал, как надоедают на вулканостанции всевозможные экспедиции и туристы, знал, как трудно на ней с транспортом, — а всем помоги, как будто у вулканостанции и других забот нет, как помогать всем, и потому заранее продумал: сказать прежде всего, что я здесь не в первый раз, на кого сослаться, про кого как бы между прочим спросить) рассыпался, я ожидал чего угодно, но только не этого, что о нас вообще не сообщат.

-  У Пашенко это иногда бывает, — все с той же безмятежной улыбкой вдруг выручил меня сам же Степанов. — Забывает. Да у нас вчера и связи с институтом не было. А я толь­ко что приехал с Толбачика. А что у вас за дело?

Я торопливо стал объяснять. Видимо, это у меня получилось довольно внушительно, — недаром репетировал заранее, — потому что по фамилии Степанов из «районных великанов самый главный великан» в почтительном поклоне навис над моей тщедушной фигурой:

-  Владимир Витальевич Степанов. А это —- заместитель по хозяйственной части, Иван Кузьмич Шуренков, — представил он преющего в официальном костюме и галстуке, несмотря на жару и пыль, мужчину...— А это, — повернулся он к взъерошенному, в спадающих штанах, второму своему спутнику, — лаборант-наблюдатель Владимир Федорович Танюшкин.

Взлохмаченный и возбужденный Владимир Федорович Танюшкин недовольно, что я так некстати вмешался в разговор, стрельнул глазами, хмуро сунул мне руку и собрался было с новой силой доказывать что-то заместителю по хозяйственной части, но Степанов опередил его:

-  Так чем, по-вашему, я могу быть полезен?

-   Нам нужно совсем немного, — заторопился я. — У вас работают люди на Апохончиче, под Безымянным. Нам необходимо несколько раз взять у них анализы крови — в разное время дня, на восхождении, до, после, после работы в вулканической загазованности, кто продолжительное время работает в зоне действующих вулканов, кто — нет. Параллельно мы будем брать кровь у себя.

-  А зачем это? — насторожился Степа­нов.

-  Сравнение анализов может дать любо­пытную картину об адаптации человеческого организма к условиям вулканической загазованности, к вулканическому высокогорью. У нас разработана очень простая и удобная в полевых условиях методика, по которой можно судить, чем могут кончиться дальнейшие перегрузки для конкретного человека: или они закаливают его, или ему грозит нервный и физический спад. Мы проверяли ее в тайге, в горах, а теперь вот решили еще раз «обкатать» применительно к вулканам. Кстати, она очень заинтересовала медиков, работающих по программе вашего института.

-  Нашего института? — почему-то еще больше насторожился Степанов.

-  Основная наша работа в экспедиции Эммана, но и у ваших людей интересно взять хотя бы несколько серий анализов. — Я не мог понять, почему вдруг изменился Степа­ов, куда исчезла его доброжелательность.

-  И вы будете на основании этого делать заключения о профессиональной пригодности или непригодности наших работников? — совсем холодно спросил он. — Вы что, от ме­ицинской группы отдела техники безопасности института?

-  Нет, что вы. — Все еще недоумевая, я понял одно, что нужно как можно скорее открещиваться от медиков, работающих по программе института вулканологии, неожиданному контакту с которыми мы несколько дней назад так обрадовались, мало того, всевозмож­ая помощь со стороны института была обещана благодаря им. — У нас своя, чисто научная программа. И, разумеется, никаких выводов делать о профессиональной пригодности или непригодности не входит ни в наши обязанности, ни в наши планы.

-  Кровь из вены будете брать?

-  Нет, из пальца.

-  Ну, тогда можно, — все еще настороженно сказал Степанов. — Только под Безымянным у нас уже никого нет. Да и на Апохончиче лишь помощник лаборанта.

-  Ну, и вторая просьба, — не дал я ему опомниться. — По возможности помогите с транспортом. Только до Апохончича. А оттуда до Безымянного, а потом до Эммана мы сами доберемся.

-  С транспортом? — Степанов опять нахмурился. — А почему Пашенко вас сразу к Эмману не забросил? У него там столько вертолетов.

-  По программе экспедиции нам нужно начинать с Ключей.

-  И много вас? Сколько груза?

-  Всего семь человек. И килограммов двести груза.

-  Двести? — усмехнулся Степанов.

-  Ну, триста пятьдесят-четыреста.

- Уже четыреста, — покачал головой Степанов. — Ну, это для нас не проблема... Ладно, транспорт будет. Или вертолет, вот Федорыча все равно нужно туда закинуть, или машина.

-  Вот большое спасибо!

-  Только ни дров, ни воды на Апохончиче нет, — сухо добавил Степанов. — Сразу предупреждаю, на нас не рассчитывайте.

-  Это я знаю. Я уже бывал на Апохончиче.

-  Вот и хорошо.

-  Но на Апохончиче раньше был родничок.

-  Пересох. Где вы устроились?

-  Да пока нигде. Мы только что из аэр­порта. Остальные с грузом еще там.

-  Гостиница у нас занята... Вот это вас устроит? — показал он в сторону старенькой шатровой палатки в углу двора.

-  Вполне. В крайнем случае свои палатки поставим.

-  Тогда устраивайтесь. Вечером подойдете, после пяти где-то. Может, к тому времени будет известно насчет вертолета. Правда, плохо с горючим... Ну, до вечера! А в аэропорт у нас сейчас машина пойдет. Кузьмич, скажи, чтобы забрали ребят.

Они втроем пошли дальше по тропке, Владимир Федорович Танюшкин снова принялся в чем-то горячо убеждать завхоза, а мы с Семеном Петровичем отправились к дырявой шатровой палатке. Надо же, я снова на этой поляне, и так же сверкает Ключевской.