Воспоминания Ю. П. Масуренкова

Он унаследовал от своего знаменитого деда не только фамилию и внешность. Среди очевидных  достоинств это, к примеру, несомненная порядочность и неспособность делать людям пакости. И ещё, конечно, очень преданное и безукоризненно честное отношение к тому делу, которым занимался. А в некоторых сферах не только честное, но даже ярко талантливое.

Мы познакомились с ним в баснословно далёком 1962 году. Тогда он был ещё почти студент, окружённый друзьями и окрылённый перспективами прекрасной работы и жизни в изумительном  мире первозданной Камчатки. Эту возможность предоставил всем нам Институт Вулканологии Академии Наук СССР. Компания, к которой принадлежал Иван, довольно часто посещала нашу двухкомнатную коммуналку на Красной Сопке, 42, кв. 34, в которой мы с Милой обретались совместно  с  семейством Володи Петрова и его юной жены Зои.

Неистовый  Лёша Пронин, доброжелательный Толя Цикунов, непознаваемый Дима Стратула, несгибаемый и огромный Коля Храмов и независимый и миниатюрный Ваня Флоренский. Иногда с ними появлялись их пассии или жёны: с Димой - Римма, с Колей  - Галя, с Ваней - Оля. Шумные застолья, бесконечные дискуссии «за геологию», о чём-то ещё, но всё больше геология, геология и геология. По динамичности темперамента группа была очень растянутой: на одном и самом шумном возбудимым  её конце маячил и гремел Алексей Пронин, на тихом, спокойном и незаметном больше помалкивал  Ванечка Флоренский.

Мы с Милой, конечно, не были естественными участниками этого сообщества – скорее пемехой: Мила из-за крайне непривычной ей после тепличного Ставрополя атмосферы  геологической раскованности и панибратства, я – по заметно превосходящему возрасту  и положению в институтской структуре. Поэтому мы отсиживались в своей комнатушке, стараясь не нарушать сложившийся задолго до нас стереотип общения молодых. Но, тем не менее, как нам казалось, отношения с молодёжью сложились вполне для всех приемлемые и даже где-то сердечные и доброжелательные. Потом такое вынужденно тесное общение прекратилось из-за того, что все переселились в собственные квартиры в собственном институтском доме  на ул.Тельмана. Ванечка к тому времени стал мужем Оли, а в 1965 г. отцом Наташи. На правах уже довольно близко знакомой и опытной  в уходе за младенцами  Мила (сама к тому времени ставшая мамой) в послеродовой период какое-то время помогала Ванечкиной  Оле ухаживать за очаровательной малышкой: приходила купать Наташу вместе с Зоей Петровой.

От того времени особенно ярко запомнился Ваня своим отношением к обретённой им страсти к скоростному спуску на  лыжах. Благо, что овраги и горки с крутыми  склонами находились буквально в шаговой доступности от  дома. А уж о глубочайшем снеге в течение многих зимних месяцев и говорить нечего. Мало того, что он сам предавался этому своему увлечению почти каждую свободную минуту, он жаждал ещё вовлечь в него и других, в частности, и меня. Не однажды он живописал, как это сказочно красиво и восхитительно лететь вниз в стремительно приближающую бездну. Так казалось каждый раз при очередном спуске от жуткой крутизны склона и бешеной скорости скольжения,  больше похожего на управляемое  падение.

Это увлечение Ивана никак не соединялось в моём сознании с его обликом и поведением: всегда очень спокойный, немногословный, похоже, скорее сторонящийся  от суеты, шума, громкоголосия и резких движений. Но я ошибался в анализе свойств его характера. Скоростной спуск был не проходящим эпизодом. Это не было случайностью, это было  навсегда, и  уже даже в пенсионном возрасте он почти постоянно  в  зимние месяцы посещал зарубежные горнолыжные курорты. Такая влюблённость его в  столь острое,  опасное,  граничащее с  риском для жизни занятие как-то перекликалось со свойственными его натуре психологическими взрывами, почти никогда не проявлявшимися, но постоянно дремавшими в нём в ожидании подходящего случая.  Эти яростные взрывы, как оказалось впоследствии, тоже были непременным свойством его скрытно-страстной натуры.

В последующие годы обстоятельства разделили нас надолго. Похоже они, эти досадные обстоятельства, были во многом неблагоприятными для Ивана и всей этой группы. Молодая Ванина семья вскоре сломалась и распалась. В Институте вулканологии тоже как-то не складывались дела. Ваня ведь и по образованию,  и по увлечению не был вулканологом. Вулканизм как процесс был в стороне от его интересов геолога широкого профиля. Ему по душе  была ближе общая картина геологического развития Земли. Посему подходящего места в структурах института ему как бы и не нашлось. Кстати, именно по этим же обстоятельствам покинули вулканологию и почти все его друзья и соратники:  Пронин и Стратула вернулись в Москву,  Цикунов   перешёл в Геологическое Управление, Петров, не приобщившись к вулканологии,  по существу забросил и геологию, предавшись другим страстям: охоте и алкоголю. Поразила последняя страсть и Колю Храмова.

Иван счастливо избежал и пагубных страстей и отвращения от профессии, продолжая тихо и мирно творить свою геологию, потребности в которой не было у  заведующего лабораторией подводного вулканизма Геннадия Авдейко, где и обретался в начале семидесятых годов Иван Флоренский. Они не ладили, похоже, не только по причине профессионального несовпадения. Уж очень разными они были и по своим психологическим и этическим качествам и позициям. Естественно, что жертвой конфликта мог быть только Ванечка. И этот конфликт  назрел  настолько, что угроза увольнения для Флоренского стала неизбежной реальностью.

Об этом обстоятельстве мне стало известно от Ольги Александровны Брайцевой: - Юрий Петрович, надо спасать Ивана Флоренского. Авдейко собирается его увольнять. Заберите его к себе. Нельзя допустить такое издевательство над человеком с этой фамилией. – Так Ванечка оказался снова ощутительно близко. И теперь уже не только до конца нашей с ним работы в Институте и жизни  на Камчатке – до наших преклонных пенсионных  годов и общения в русской глубинке, в лесной Пензинщине. А Ольга Брайцева стала ему женой до конца дней его.

Этот период с середины семидесятых  годов прошлого века до второго десятилетия настоящего, согласитесь,  немалый срок. В нём произошли фундаментальные перемены не только в нашей стране – во всём  мире и соответственно и в нашем образе жизни. Было всякое и в наших с ним отношениях.

В 1975 и 1977гг я вплотную познакомился с ним в полевых условиях. И понял, что Ванечка, он же Иван Васильевич Флоренский, заслуживает самую высокую оценку как полевик. Блестяще ориентируется на местности, блестяще проходит и проводит людей и лошадей с вьюками через все проходимые и  проходимые только для избранных места:_головокружительные спуски, крутые подъёмы, расщелины, заросли,  бурные и глубокие речки и реки.  Безукоризненно справляется с лошадьми: все виды вьючной и седельной сбруи, вьючка, транспортировка, выпас и т.д.   Отлично выбирает место для обустройства лагеря и проводит и организует это обустройство на самом высоком уровне. В случае необходимости способен добыть пищу охотой на любого крупного, мелкого зверя, дичи или рыбалкой, сохранить добычу и прокормить ею отряд. Рационально и гармонично обеспечивает и организует  кормёжку в маршрутах: место отдыха, костёр, приготовление еды вплодь до экспресс-шашлыков или отбивных из свежатины. И, разумеется, чаёвки.

Неприхотлив и терпелив к дорожным и погодным трудностям. А, главное, при всём этом – совершенно незлобив, обходителен и внимателен. Пребывание вместе с Ваней в поле – удовольствие и радость разделения с ним общей любви и благоговения к красоте и гармонии мира Природы.

Конечно, все эти полевые радости не были самоцелью. Их результатом стала общая наша работа по выявлению особенностей строения и развития крупной вулкано-тектонической структуры,  очень важной для понимания  закономерностей эволюции нашей родной планеты Земля. Он стал одним из соавторов совместной нашей монографии по Карымскому вулканическому центру,  используемой в качестве руководства к действию многими геологами России, а также двухтомного атласа действующих вулканов, читаемого во всём мире.

На этом творческом пути однажды возникла коллизия. Поскольку последней контрольной инстанцией при выпуске научной продукции сотрудниками лабораторией был по существующим правилам Академии Наук заведующий этой лабораторией, я порекомендовал Ивану что-то исправить в его статье, с чем он не согласился. Тогда я не согласился её подписать в печать. Это вызвало в авторе взрыв гнева, который он оформил яростным криком: - Вы, как фашист, действуете фашистскими методами! – И много подобного же в таком же экспрессивном тоне. Для прекращения фонтана  мне пришлось выставить его из кабинета. Так я стал непосредственным свидетелем и  жертвой  Ванечкиного взрывного характера. Этим, собственно, и был исчерпан наш конфликт. Но в душе от такой  жестокой аттестации, которую я получил, как мне казалось, несправедливо,  осталась  царапина,   которая, к счастью, полностью исчезла в последующее время наших с ним отношений.

Его взрывчатость была, конечно, крайним средством самообороны. Но применение этого средства не всегда было адекватно нападению. Ведь зачастую очень трудно определить и силу, и цель нападения, а главное, действительно ли это нападение с агрессивными намерениями. Потому и результат в каждом конкретном случае был разным. И это не мог не понимать сам защищающийся, который в течение всей жизни совершенствовал свое умение соразмерять силу «своего оружия» с предполагаемым «противником».

Много лет спустя, в одной из совместных с ним и Ольгой поездок мы с Милой, сидя на заднем сидении машины, затеяли дискуссию, в которой никак не могли достичь согласия. Сидящий за рулём и молчащий Иван вдруг изрёк: - Юрий Петрович, а я давно уже понял, что в таких случаях мне лучше промолчать, или, что совсем хорошо, согласиться с Олей. – Это было встречено если и не рукоплесканием, то уж точно с большим весельем. Здесь Ваня не без юмора продемонстрировал свою  мудрость  в  отношении к своей взрывоопасности: лучше избегать конфликта, чем вовлекаться в ссору.

Но в другом случае его взрыв попал прямо в точку, сохранив их с Олей от больших неприятностей с дорожными провокаторами. При переезде перекрёстка на них умышленно налетела машина, спровоцировав ДТП, и совершившие это негодяи набросились на Ивана и крайне агрессивно, чуть ли не до драки, стали обвинят  его в происшествии, требуя немыслимые компенсации. Тут Ванечка и взорвался. Да так мощно и сокрушительно, что  обескуражил нападающих, отстоял свою правоту и посрамил хулиганьё.

Когда началась всеинститутская борьба между руководством института, поддерживаемым большинством, и преимущественно диссидентствующим меньшинством, мы с Иваном Флоренским, наверное,  всегда были по одну сторону баррикад на стороне меньшинства. Для меня эта  моя совместность с оппозицией  не была органичной, потому что в целом я не разделял претензии меньшинства на  так называемую «свободу личности» в научном учреждении.  Для Ивана, возможно и вероятнее всего, эта позиция была органична. Но в нашем союзе объединяющим фактором было просто резко отрицательное отношение к явным и вопиющим несправедливостям, от кого бы они ни исходили: прежде всего от дирекции, а в последствии и от моих временных союзников – диссидентствующей  в науке публики.

Программа в частности  предусматривала раздел Института на два, один из которых под руководством Б. Иванова предназначался для оппозиции. Предполагалось также, что научное руководство в нём должно будет осуществляться Учёным Советом, руководить которым должен будет не директор Института, а тот, кого изберёт сам Учёный Совет. К сожалению, победа оппозиции увенчалась только минимальным вариантом, и оппозиция, поддержав  предложение о директорстве Института, с энтузиазмом похерила вторую, самую революционную часть программы.

И лишь  один Иван Васильевич Флоренский из всей армии временных соратников попытался напомнить  новому Учёному Совету нового отделившегося Института создаваемые ранее всеми нами общие планы и надежды на иной ход дел. Но  это  уже поистине был «глас вопиющего в пустыне». Эта акция Ивана удивила и  в глубине души даже порадовала. А наш план раздела функций между директором Института (администрация) и  Учёным Советом (наука),  похоже, таки получит благословение уже на уровне всей Российской Академии Наук, но  только спустя четверть века в 2018(!) году.

После выхода на пенсию (декабрь 1992 г.) и обретения нами благословенного деревенского житья в летнее время в глухом лесном посёлке Пензинщины  Морсово сравнительно скоро (август 1994 г.) у нас появился совершенно неожиданный гость – Иван Васильевич со своим зятем Алексеем. Они прибыли для поисков жилья с целью тоже погрузиться в деревенское  летнее бытование,  предварительно сообщив об этом телеграммой: «Выезжаем 13 покупке лома телеграфируйте только отрицательный результат по возможности встретьте пожалуйста». Наш дом был заполнен нами, дочерью и внуками. И мы поселили их на нашей домашней «Камчатке» на «диком» участке нашей усадьбы в  великолепной комфортной палатке.

Своё появление в Морсово Иван объяснил тем, что жизнь в Сергиевом Пасаде, где у него был дедов дом, не получается. Там старое и уютное жилье превратилось в модернизирующееся место паломничества туристов. Иван сбежал от этого светопреставления, хочет жить в тишине и глуши. Ольга, знающая о нашем здесь пребывании и намерении некоторых бывших сотрудников присоединиться к нам, благословила его на этот выбор. Он и сыскал здесь подходящий для них с Ольгой дом, который по качеству и возрасту  был уже далеко не на высоте. Но как Иван со временем обиходил его и всё дворовое хозяйство! Основательно и красиво. В палисаднике у них появился даже индивидуальный колодец с водой отличного качества.

И далее наступило время  счастливых странствий и отдохновений Ванечки с Олей и нас  с Милой в чудном уголке нашей большой  и милой Родины. В краю открытых и вольных пространств её лесов и полей, опустевших и забытых деревень, немыслимых дорог и бездорожья. Главное наше общее увлечение составляла грибная охота. А что касается индивидуальных, то  у Вани здесь продолжилось, найдя благоприятную почву в окружающих лесах, художественное творчество – изготовление скульптурных поделок из древесных диковинных находок: корней, сучьев, наростов, ветвей, образующих причудливые, красивые и оригинальные формы. В этой области он достиг высокого совершенства, проявив незаурядную фантазию и удивительное умение. Его творения не оставляют никого равнодушным и неизменно приводят в восхищение.

Иван оказался также очень основательным хозяйственным мужиком. Он занялся огородом. Огородил его от свободно гуляющих по деревне коров и коз и начал выращивать, скрупулёзно ухаживая за своими питомцами, разных представителей съедобной флоры: салаты, лук, пряные травки, огурцы, помидоры и прочие обычные и необычные огородные радости. Позаимствовав у нас саженцы фруктовых деревьев, завёл собственный садик. И пока его сад ещё только набирал силу наши семейства обменивались в виде даров своего творчества плодами земли: они - огородными, мы -садовыми.

Но всего этого Ванечке  было явно мало. Надо было подумать и транспорте. Сначала он обзавёлся мотоциклом, затем и автомобилем самого подходящего для бездорожья типа – ГАЗ469. Близкое расположение от реки, естественно, потребовало приобретения лодки, хоть и резиновой, но большой и вместительной. Не говорю уж о полевом оборудовании в виде раскладного стола со стульями, костровых причиндалов: перекладина, стойки и крючки для подвешивания посуды, котелок, разумеется, ёмкости для воды, термос, чашки, ложки и т.д. Словом, обеспечение полного комфорта при остановках на чаёвки. Точно так же, как и в нашем профессиональном поле, но применительно к нашей пенсионно-дачной и деревенской жизни.

Быстро научился водить машину и, памятуя и постоянно сталкиваясь с особенностями и непредсказуемостью лесных дорог, вёл себя весьма осторожно и предусмотрительно. Обычно ограничивались ближними и не очень окрестностями, вполне удовлетворявшими нашу грибную страсть. Однажды совершили и дальнюю поездку к М.Ю.Лермонтову в Тарханы. Это было трогательное общение  с вечной землёй, небом и гением нашей Родины, как-то легко и гармонично слившиеся с нашим существованием.

Вынашивали мечту осуществить сплав по речке Выша.  Наиболее глубоко идея захватила  Ивана. Активно к этому готовился и непрестанно при нашем с Милой появлении в деревне напоминал об этом. Видно, очень хотелось. Но…не судьба.

Его уход был очень неожиданным для окружающих. И  показался крайне несправедливым. Но что мы знаем о смысле нашей жизни и смерти?